Что надо сказать об отце? В нем сочеталось две крови – латышская («Бауманис» – от деда; «Бауман» – русский вариант произношения) и русская – по матери. Латыши – очень «тщательный» народ. Если латыш что-нибудь делает, вот, например, если он пашет поле, то это поле будет пропахано до последней точечки. Но зато вот эта их внешняя холодность таит в себе внутреннюю страстность. И с другой стороны – русская доброта, широта души. То есть он взял от родителей все лучшее. Он работал всегда и работал тщательнейшим образом. Прекрасно его характеризует такой эпизод: папа показывал студентам в пору преподавания в УПИ, как надо делать чертежи. У одного из студентов он начал чертить: «Вот видите, как надо делать, давайте заканчивайте», – дал задание и, придя на следующее утро, увидел, что чертеж не тронут. «Что же вы ничего не сделали?» «Я боялся испортить, вы уж дочертите» – услышал он в ответ. И папа дочертил.

Для папы существовало только два слова – или «нет!», или «да!», а слова «не знаю», «не уверен» отец просто не знал. И если папа принимал решение, то мама понимала, что больше говорить на эту тему нельзя. Все!

Начинал свою трудовую деятельность Николай Яковлевич на «Красной заре» (телефонный завод в Ленинграде), где он работал токарем, потом поступил в техникум при ЛМЗ (Ленинградский металлический завод).

Из техникума они ходили на завод ЛМЗ на практику, и впоследствии их пригласили учиться во ВТУЗ, который открылся при металлическом заводе. Бауман по окончании ВТУЗа получил диплом за №1 первого выпуска.

Папа рассказывал, что турбины выпускались и тогда, но выпускались без практических технологий. Они целиком держались на умении и знании мастеров. То есть те мастера знали до долей миллиметра всю технологию производства без чертежей. Они действительно были профессионалы. Но на этом не должно было держаться. Вот как раз втузовцы первыми и начали разрабатывать основы технологии.

Навсегда запомнились, еще в детстве, до всякой войны, звонки ночью: «Опять лопатку заризали!» Украинец кричит в трубку: «Николай Яковлевич, приезжайте! Лопатку заризали!» И папа вставал и ночью ехал на завод. Всегда был очень увлечен работой. Это была основа его жизни.

1934 год. Орджоникидзе отправляет отца в Англию, надо было принять турбину, был какой-то договор с англичанами. Но дело в том, что предыдущий представитель завода не принял турбину, обнаружив там какой-то дефект. Папина задача была принять эту турбину и в то же время не нарушить договор с англичанами, урегулировав все возникшие вопросы. Задача была очень серьезная и трудная. По приезду папа действительно обнаружил дефект. Н.Я. Бауман подумал и сказал, что если она проработает 60 часов без поломки, то он ее примет. Вы представляете, какую ответственность он брал на себя. 1934 год! Когда эта поломка может стоить жизни самому и покалечить судьбы близких. Но он на это пошел. Турбина начала работать, и все эти 60 часов он практически не отходил от турбины. И она таки сломалась где-то около 60-го часа работы. Тогда с двух месяцев срок работы по устранению недочетов турбины продлили до девяти. И папа принимал уже хорошую турбину. То есть пережил человек, конечно, многое, а тогда ему было 30 лет всего-то. Мне уже было 5 лет. Я с ужасом слышала разговор взрослых. Папе позвонили по телефону, и дома начался сильный переполох, и мама рассказывала всем, что из порта сообщили: все оборудование, что он привез, проржавело. Он срочно приехал в порт. Оборудование было закреплено на палубе, и действительно сверху все казалось абсолютно ржавым. А оказалось, что англичане все оборудование очень хорошо промазали смазкой, и под этой самой смазкой было все нормально. Но пока это все выяснили… То есть пережил он с этой турбиной очень много.

1941-й год. Мы жили в Ленинграде. Город до 8 сентября 1941 года не бомбили и не обстреливали. Немцы уже плотно стояли под городом и чего-то ждали.

Мама, я и сестра, уехали вместе с эвакуирующимся заводом, причем папа нас заставил уехать. Он сказал: «Все, с завода уходит последний эшелон. Надо выезжать».

Отец оставался в блокадном Ленинграде. Он выжил в блокаду только потому, что успел отправить нас, то есть ему не надо было ходить от металлического завода на Петроградскую сторону. Но все-таки однажды он почему-то оказался дома и утром не смог встать, тело не слушалось его. Папу спасла наша соседка Катюша. Она как- то поняла, что там, на четвертом этаже кто-то есть. Она со второго этажа поднялась на четвертый, взяла у отца карточки и принесла ему хлеба. Катюша выходила отца. Когда он поднялся, то с завода уже не уходил. На заводе устроили стационар, в котором работники и спали, и отоваривали свои карточки, питались там и там же работали.

Был случай во время войны. Позвонили на завод и сказали, что срочно и в большом количестве нужны лопаты для рытья окопов вокруг города. Начальников цехов, мастеров вызывают к директору. Все цеха должны переключиться на изготовление лопат. И все начинают делать. В обед вызывают к директору с отчетом: сколько сделано лопат? В одном цехе – 10, в другом – 25… «У тебя сколько, Бауман», – спрашивают. «У меня ни одной лопаты», – отвечает он. «Как???!!!»

Все это время, отпущенное на изготовление лопат, Бауман изобретал приспособление-штамп для поточной линии. Это был тот верный и правильный путь выполнения срочного заказа. Но все равно ему попало, так как он нарушил приказ. Во всем он искал свой обдуманный подход.

В 42-м через Ладогу папу переправили на Урал. Причем, видимо, вид у него был такой, что какой-то матрос, из встречавших, сказал: «Ну, папаша, давай, выходи!». А «папаше» было тогда около 40 лет.

В августе 1942 года Н.Я. Бауман был командирован Наркомтяжмашем в Свердловск для организации в недостроенных корпусах Уральского турбинного завода производства турбинных лопаток для электростанций СССР. Задание было выполнено в кратчайшие сроки – к декабрю 1942 года. И с 1942 по 1962 годы он пройдет на заводе путь от заместителя начальника лопаточного цеха до заместителя главного инженера завода по турбинному производству.

Папа стал работать здесь на Турбинном заводе. А мы в эвакуации жили под станцией Егоршино. Там, в деревне, было очень голодно. Ужасный хлеб, смешанный с чем-то черным.

Мы переехали в Свердловск в 1944 году, когда отцу дали комнату 15 метров. На этой площади разместились: бабушка, мы с сестренкой, мама с папой, то есть пять человек. И у нас была печка, и был стол, на котором все делали: ели, готовили уроки, а ночью папа писал книгу на этом самом столе. Он все время совершенствовал свою книгу.

В 1962 году он ушел преподавать. Многим предлагали работать в УПИ с Турбомоторного: и Бабакову, и Бузину, но у них не оказалась трудов. У отца уже были опубликованные научные труды к тому времени. Звание профессора ему было присвоено без защиты докторской. Фактически он – организатор кафедры турбиностроения. Он все время писал, составлял учебные пособия, много чертил.

Одновременно с производственной деятельностью в 1947-1948 и 1960-1962 годах Николай Бауман читал лекции по технологии турбиностроения в Свердловском машиностроительном техникуме и Уральском политехническом институте. В 1962 году полностью переключился на преподавательскую работу, стал профессором (1963) и назначен заведующим основанной им кафедрой турбиностроения УПИ. В 1979 году оставил преподавание и перешёл на должность профессора-консультанта. В ноябре 1990 года вышел на пенсию. Опубликовал более 50 научных трудов, среди которых монография «Технология турбиностроения» (1960) и учебник для вузов «Технология производства паровых и газовых турбин» (1973).